– Я ничего не забыл, – тихо сказал Исидзаки, и легкая улыбка пробежала по его губам. – Да, я обещал, что ты не будешь работать в рекламе. Это было твое единственное условие. Насколько я помню, тебя перевели сюда два года назад, не так ли?
Я удивленно взглянул на него. Значит, он не только помнил, о чем говорил со мной двадцать лет назад, но и отслеживал мою карьеру?
– Совершенно верно. Последние два года я работаю в компании по инерции. Наверное, и правда силы уже не те. Ну а теперь, в русле нашей новой кадровой политики, я решил не упускать своего шанса и спокойно уйти на покой.
– Кадровой политики? – Он слегка усмехнулся. – Видишь ли, я узнал о твоем назначении, когда уже был на этом посту. Став президентом, я больше не могу контролировать передвижение людей на уровне секций. Надеюсь, это ты понимаешь?
Да, он прав. «Условие», которое я ему выдвинул, и так выходило за рамки неписаных правил японской фирмы. А эти правила подобны земному тяготению: независимо от ранга действуют на каждого одинаково. И я – не исключение. Просто в те годы я был слишком молод, чтобы об этом помнить.
– Извините меня, – сказал я. – Прошу вас, забудьте об этом.
– Спасибо тебе, – кивнул Исидзаки.
Я не поверил своим ушам. Человек, заправляющий корпорацией с оборотом в сто восемьдесят миллиардов иен, благодарит меня за принесенные извинения? Меня, букашку-завсекцией, – за какие-то неурядицы в кадровых передвижках? Обалдевший Санада, слушая нас, не смел даже пошевелиться.
– А насчет твоего ухода… – продолжал Исидзаки, – ты уверен, что еще не передумал?
– Уверен.
– Даже если я прикажу тебе остаться ради компании?
– Вы прекрасно знаете: никто ни в какой компании не может такого приказать. Это противоречит свободе выбора работы. Прямое нарушение Конституции. А кроме того, подобным приказом вы бы дискредитировали свой же собственный указ о добровольном увольнении.
– Да, все верно, – кивнул Исидзаки. – Приказывать я тебе не могу. Я уже говорил гендиректору, что из-за нашей кадровой политики мы можем потерять таких специалистов, как ты. Насколько я знаю, до перевода сюда ты занимался чисто менеджерской работой. Фактически ты – первый в истории компании, кого наняли с улицы сразу на должность завсекцией… Хотя, конечно, удерживать тебя мы не можем.
Наверное, мне следовало поблагодарить его, но я промолчал. Со мной-то ладно. А что будет с теми, кого уволят сразу после меня? На дворе жуткий кризис, самый жестокий за всю послевоенную историю страны. А президент – всего лишь представитель своей компании. И его личное отношение ко мне не имеет ничего общего с его же обязанностями.
В кабинете повисла гнетущая пауза.
– А кстати, – сменил он тему. – Вряд ли ты особенно радовался, но все же… Как ты себя ощутил, вернувшись в рекламу через столько лет?
– Поначалу – как Урасима Таро. Все вокруг перешло на цифру – печать, фото, видео. Любая мелочь контролируется компьютером… Сперва было очень не по себе.
– Что, действительно такие резкие перемены?
– Да, очень. Сам корпоративный язык изменился. Столько привычных слов умерло! «Слайды», «оптика», «гранки»… Для нынешней молодежи все эти слова – как динозавры.
– Это правда. Аналоговые технологии отжили свое… – В его голосе прозвучала едва уловимая грусть. – А тебе, кстати, сколько сейчас?
– Сорок шесть.
– Сорок шесть… Когда мы с тобой встретились, мне было столько же. Двадцать лет пролетело, а?
Его взгляд слегка затуманился, словно он переместился куда-то на пару секунд – и тут же вернулся. Да, ровно двадцать лет. Даже эти цифры он помнил точно. Похоже, наша встреча произвела впечатление и на него. Исидзаки вздохнул и вернулся к теме:
– Ладно, хватит о прошлом… Сегодня я хотел бы узнать, что вы думаете по одному вопросу. И хотя один из вас скоро уволится – на сегодняшний день он пока работает в фирме, а потому его мнение для меня очень ценно. Возможно даже, мне понадобится ваш личный совет.
– Личный совет? – выдавил потрясенный Санада. – А что значит «возможно»?
– Сначала я хочу вам кое-что показать. Одну видеозапись.
– Видеозапись?
– Да. Это частная запись. Признаюсь, домашняя съемка – мое старое хобби…
– Как же, как же! – закивал Санада. – Все сотрудники знают, что господин президент любит снимать на видео!
Я тоже читал об этом. В журнальчике нашей компании была рубрика «Мои увлечения», и однажды там напечатали фотографию президента. Стоя с видеокамерой в руках, он снимал группу светловолосых детишек на футбольном поле. Комментарий внизу рассказывал о том, как Исидзаки путешествовал в Северную Европу.
– Ну что вы! Я совсем дилетант. Уж вы-то соображаете в этом лучше меня. Так что за качество съемки строго прошу не судить…
Исидзаки поднялся с дивана и взял со стола небольшую видеокамеру.
– Хориэ! – тут же шикнул на меня Санада. Помоги, мол. Когда Исидзаки вставал, его рука легонько дернулась в мою сторону.
С проводами он обращался привычно, и за какие-то несколько секунд мы подключили камеру к телевизору. Президент вернулся на диван и поставил камеру на журнальный столик. Восьмимиллиметровая «Айва». Давно вышла из моды. По крайнем мере, на полках магазинов такой уже не увидишь.
– Это совсем недолго. Смотрите, а потом поговорим.
Исидзаки нажал на кнопку дистанционного управления, и экран телевизора ожил.
Широкая лента дороги. На обочине – светофор для пешеходов. Сейчас горит красный. Похоже на городскую улицу. Машин почти нет – видимо, раннее время суток. Полоска рассвета растекается по горизонту, отбрасывая блики на объектив. По ту сторону дороги сгрудились в кучку сонные многоэтажки. Камера не двигается. Прямо перед светофором на асфальте сидит ворона. Ранний рассвет, спокойный пейзаж. Камера наезжает. Ворона в центре кадра делается крупнее. Судя по всему, именно ворону Исидзаки выбрал для съемки.