– Горит на работе… Похвальное трудолюбие, ты не находишь? В общем, я запираюсь в переговорной. А твое задание на этом кончается, спасибо.
– А разве с монтажом помогать не нужно? Не знаю, конечно, что там за сценарий…
– Ничего не нужно. Если честно, я понятия не имею, как пленку в цифру перегонять… Да и того, что ты принесла, все равно для монтажа недостаточно.
От удивления она раскрыла рот. Слишком глупое выражение для такого симпатичного личика.
– Но зачем же вы их заказывали?
– Так… Выяснить кое-что.
Оставив ее стоять столбом, я направился в переговорную. Запирая дверь изнутри, ощутил прилив слабости. Похоже, и правда жар. Закончу – пойду в медпункт, решил я и вставил кассету в камеру.
Час спустя я снял трубку телефона и набрал номер.
– Приемная президента, – сказали в трубке.
Если уж рассуждать о сокращении штатов, то голос Нисимуры мог бы заменить любой робот. Без малейшего ущерба для производственных показателей.
– Это Хориэ из рекламного, – сказал я. – Господина президента, пожалуйста.
Пока меня соединяли, заболела голова. Знобило уже сильнее.
– Исидзаки слушает, – услышал я наконец.
И без приветствий рубанул напрямую:
– При выполнении вашего задания возник форс-мажор. Поэтому я решил доложить вам лично.
– Форс-мажор? Что именно?
– Если ролик с этим видео выпустить в эфир, возникнут проблемы не только с «Антиком». Это может привести к развалу компании в целом. Вероятность почти сто процентов.
Голос Исидзаки вдруг понизился до полушепота:
– Немедленно поднимайся ко мне. Один.
Место его секретарши пустовало. Я постучал.
– Входи, – послышалось из-за двери.
Как и в прошлый раз, Исидзаки сидел на диване и спокойно смотрел на меня. Я выразительно покосился на охранную камеру под потолком.
– А что… Госпожа Нисимура уже ушла?
– Отослал ее по делам. Придет через час, не раньше. Успеем поговорить.
Он указал на диван, и я присел рядом.
– Ну, что у тебя там за конец света? Рассказывай по порядку.
Я полез в карман и вытащил три кассеты. Одна из них – та, что оставил мне он. Я покосился на стол. Камера так и стояла там, не тронутая с моего прошлого визита.
– Могу я воспользоваться вашей камерой?
Он кивнул. Я встал, подошел к столу и взял в руки видеокамеру. Несколько царапин на корпусе говорили о ее почтенном возрасте.
– Я смотрю, эта «Айва» многое повидала. Давно купили?
– Года три назад, наверное. Эта у меня уже вторая. Только купил, как тут же цифровые появились! Сейчас, конечно, такими уже никто не снимает. Ну а мне она уже как родная…
– Первые цифровые видеокамеры появились в продаже в сентябре девяносто пятого. Два с половиной года назад. А цифровая «Айва» появилась еще через полгода. Я только что проверил по интернету.
– И что ты хочешь сказать?
– Сегодня вы ни в каком магазине аналоговой видеокамеры уже не найдете. Их производство, похоже, вообще прекращено. Однако такими камерами, как у вас, еще пользуется для домашней съемки довольно много народу. Примерно половина любителей еще снимает на пленку. Нынешний, девяносто восьмой год, наверно, войдет в историю как переходный…
– И что из этого?
– Эту запись вы делали на чистой пленке?
– На чистой? В смысле – на новой? Да, конечно. Я никогда не пишу поверх записанного.
– Понятно, – кивнул я. – Тогда позвольте вам кое-что показать… После того как вы показали мне эту запись, во мне тоже проснулся видеолюбитель. И я решил снять кое-что сам. Такой же камерой, как у вас, на такую же пленку. И просмотрел на таком же телевизоре.
Слегка удивившись, Исидзаки кивнул. Я зарядил в его камеру шестидесятиминутную «Pure Eight» и нажал на «пуск».
По экрану побежала картинка. Пейзаж, который я только что снял из окна переговорной. Силуэты небоскребов в дымке дождя. Ливень, затапливающий сердце огромного города. Водяное облако окутало Синдзюку. Один из центральных столпов японской экономики грустно уходил под воду. Настоящий портрет сегодняшнего дня. С минуту мы глядели на это, не говоря ни слова.
Я нажал на «стоп» и перемотал пленку.
– Хм-м, – иронично улыбнулся Исидзаки. – Несколько монотонно. Скажем так, до шедевра еще далеко.
– Совершенно согласен. А теперь посмотрим то же самое, снятое в цифре.
Я взял цифровую камеру, вставил в нее кассету. Переключил шнур и нажал на «пуск». Все тот же дождь. Над тем же городом, в той же печали. Никакого звука в динамиках. Запись бесшумная, как и сам этот ливень.
Когда я нажал на «стоп», Исидзаки терпеливо улыбнулся:
– Я смотрю, ты любишь разглядывать большие дома под дождем…
Я покачал головой:
– Да нет, не сказал бы.
– Зачем же ты мне это показываешь?
– А вы ничего не заметили?
– Заметил. Действительно, цифровая запись и резче, и как-то… свежее, что ли. Пожалуй, мне стоило перейти на цифру пораньше. Давно об этом подумывал.
– Если бы вы перешли пораньше, вы бы заметили еще одно отличие.
– Еще одно?
Я кивнул:
– Да. И довольно заметное. Оно длится всего одну секунду. Но у цифры и у аналога эта секунда проходит совершенно по-разному.
Я снова подключил к монитору камеру Исидзаки. Вставил пленку, нажал на «пуск» – и тут же остановил. Пейзаж на экране застыл. Нити дождя превратились в сплошные линии.
– Замечаете?
Исидзаки покачал головой. Я опять поменял камеру и проделал ту же операцию.
– Ах, вот ты о чем… – проворчал Исидзаки на этот раз.
– Именно, – кивнул я. – В случае с пленкой за мгновенье до старта появляется белая рябь, нечто вроде песчаной бури. Как в телевизоре среди ночи, когда уже ничего не показывают. Эта рябь длится совсем недолго – две или три десятых секунды. Образуется она в тот самый момент, когда пленка прижимается к линзе. В случае же с цифрой свет распознается в пикселях, и никакой ряби не возникает. У аналога этот момент настолько короткий, что обычные потребители его просто не замечают. Даже среди операторов, выполняющих рутинную съемку, мало кто задумывается об этом. И лишь те, кто на монтаже собаку съел, знают, в чем дело.